В ГОСТЯХ У ФРАНКЛА

Светлана Штукарева, психолог, логотерапевт


Светлана Штукарева, психолог, логотерапевт Вена – почти сакральный для меня город. Здесь я когда-то испытала культурный шок, почти что синдром Стендаля, здесь я почувствовала необыкновенное принятие меня этим городом, как будто он спешил понравиться мне и дать насладиться им. С Веной меня связывают удивительные люди. А поехала я туда впервые специально в дни 150-летнего юбилея З. Фрейда. Года за два до этого я твердо решила, что именно в эти дни я буду здесь, готовилась, и все состоялось. 2006 год, май, я и Вена. У меня было твердое ощущение, что меня, наконец, дождались, что мне рады, что мы нашли друг друга. Вена в моем представлении – женского рода, мы как близкие подруги, мы знаем, чем порадовать друг друга. За прошедшие 7 лет я примерно 12 раз была в Вене, в разное время года, и всегда чувствовала радушие и гостеприимство этого города. Был даже момент, когда именно Вена помогла мне с приездом в Россию Ирвина Ялома, весьма чтимого мной психотерапевта и литератора, с приездом которого начался новый этап в моей жизни. Если бы не Вена, куда он не мог не прилететь ввиду вручения ему премии, то он вряд ли прилетел в Москву, а тут вроде как оказия приключилась, и от Вены до Москвы два с половиной часа лету, и чего бы не слетать. Так что Вена полна приятных сюрпризов, которых даже не можешь нафантазировать при всем богатстве воображения.

Этот приезд не должен был стать ничем необычным по моему разумению, я совершенно спонтанно решила слетать на 3 дня, реализовать накопленные мили Аэрофлота, просто попить кофейку. И то, чем порадовала меня Вена в этот раз, превзошло все мои ожидания. Почти накануне приезда в Вену я написала австрийскому коллеге профессору Баттиани, что я буду в Вене, и если он найдет для меня время, то будет хорошо. Если нет, то ничего страшного, мне точно есть чем заняться в этом городе. Алекс ответил, что решим на месте: если погода будет хорошая, то он приглашает меня пообедать или поужинать у них дома в саду (я знакома с его женой и детьми). Я дала ему свой номер телефона, на случай обеда или ужина. И в воскресенье днем он написал мне смс, что приглашает вечером на ужин. Я приехала к назначенному времени, мы прошли в сад и отужинали колбасками, курицей и мясом с вином. Потом долго еще разговаривали в кабинете, обсуждали наши планы, Алекс подарил мне первое издание книги Франкла «Психолог в концлагере», и сказал, что завтра у него занятия в университете, и он там увидится с Элли Франкл, вдовой Виктора Франкла, он, конечно, ничего не обещает, но поговорит с ней, вдруг она захочет со мной познакомиться. Иными словами, он позвонит мне днем на следующий день, если все будет складываться. Все сложилось. Я примчалась на такси и у входа в здание, где проходили занятия Алекса, увидела Элли и ее взрослую дочь, тоже доктора наук, я была счастлива и нема. Все английские слова куда-то подевались, через пень-колоду я говорила о том, что это честь для меня, о том, что я очень рада, и что Элли очень красивая (это правда, несмотря на ее 88 лет), что наша группа студентов на следующий год планирует приехать в Вену на конгресс, и что мы бы очень хотели увидеться с Элли в большом составе. Она, конечно, сказала, что не дает гарантий дожить до этой встречи. Вроде как на этом знакомство могло и окончиться, но Алекс спросил, есть ли у меня время проводить вместе с ним Элли до дома, я, конечно, согласилась. Мы пошли по улочкам, где так много всего было связано с именем Виктора Франкла; Элли и Алекс обсуждали прошедшую учебную сессию, что-то рассказывали мне. Мы пришли к дому Франкла, где вывешены австрийские флаги и прикреплена памятная табличка о том, что здесь жил великий австрийский психиатр. Мы должны были расстаться у входа в подъезд, но Алекс что-то спросил у Элли на немецком, она ответила, и Алекс махнул мне головой, типа, заходи. Да, такого я не могла знать, но, видимо, так должно быть. Мы поднялись к квартире. По соседству располагался центр Виктора Франкла, куда могли приходить все желающие. А вот в квартиру нет. Элли пригласила меня и сказала, что все осталось, как и при жизни Виктора Франкла. Там было несколько комнат, очень прибрано, чисто, просторно, и было видно, что дому много десятилетий, но он очень живой. Элли начала мне все показывать в квартире и рассказывать разные истории. У меня было ощущение, что я приехала к родственникам, мне были рады. Если бы не мое полуступорное состояние в плане понимания английского языка, то было бы еще больше близости. Хотя и так было немало.

Кое-что я поняла и запомнила. Особенно меня поразила одна вещь: в кабинете, где работал Виктор Франкл, и где он спал тоже, над его изголовьем висел портрет его первой жены Тилли, погибшей в концлагере. Элли с большим уважением указала на этот портрет, и было удивительно (хотя и нет), что он находился здесь. И на этом портрете был след от удара ножом, прямо у головы. Это сделал советский солдат, когда шло освобождение Вены. Я была шокирована, но и Элли, и Алекс тут же поспешили мне сказать, что солдат не знал, что девушка погибла в концлагере, он думал, что она знатного рода, и просто так выразил свою классовую ненависть. Они совсем не в обиде, и Элли сказала, что они кормили советских солдат, американцев нет, а наших кормили.

Элли показала стеклянный фужер, который был свадебным подарком Виктора. Они были очень бедны в то время. Показала мне диван, на котором сидел Мартин Хайдеггер, и они втроем разговаривали. Я потом тоже на этом диване посидела. Элли с большим энтузиазмом рассказывала и показывала мне квартиру и вещи, связанные с Виктором Франклом. Было видно, что ей приятно вспоминать, хотя и трудно. Частенько она вздыхала и говорила нам с Алексом: «Эх, детки-детки».

Показала фото на стене, где была изображена красивая женщина в вечернем, и была подпись. Это Элеонора Рузвельт. Показала письмо от Джимми Картера, рассказала, что были дружны с Отто Габсбургом. Еще в одной комнате висел портрет Виктора Франкла, написанный каким-то очень известным ныне художником, чьи картины висят в престижных галереях Нью-Йорка. На этом портрете, на заднем плане была изображена клиника, где работал Франкл, и которая находилась как раз через маленькую улочку от дома. И на картине был нарисован пациент, сидящий на подоконнике.

Еще в кабинете была деревянная скульптура, которую принес домой Франкл, и которая символизирует собой человека страдающего. Элли говорит – это Иисус, а Виктор говорил – нет, это страдающий просто человек. И она стояла на полке так, что каждый день у Виктора Франкла начинался и кончался взглядом на человека страдающего.

Элли показала большой фикус, которому было много лет, и для которого Франкл из Америки привез кадку! Здесь же в кабинете бывал в гостях Иегуди Менухин, а дочь Франклов Габриэла играла на фортепиано. Элли показала стол, где с одной стороны сидел Виктор Франкл, а с противоположной – выдвигалась доска, и там стояла пишущая машинка, на которой печатала Элли, и где она правила работы Виктора. И частенько говорила ему, чтобы писал проще, чтобы она, со своим непсихологическим образованием могла понять все то, что он пишет. Если она поймет, то и все поймут. «Пиши не для студентов, – говорила Элли, – а для всех людей».

Виктор Франкл ослеп в одночасье, когда смотрел телевизор…

В одной из комнат по стенке стояли полки с папками, где хранятся неизданные работы Виктора Франкла, это архив, который еще предстоит разобрать и опубликовать. Здорово!